ИЗ ДНЕВНИКОВ Б.КОНСТАНА
Найду ли силы быть счастливым?
Б.Констан. Дневники.
Если вам выпадут на долю несчастья и одиночество, вы поймёте то, чего не ведали прежде, - поймёте, что означают для человека мысли и чувства, потрясшие некогда его сердце и живущие в его памяти.
Жермен де Сталь. О литературе.
В сознании нашего читателя имя Бенжамена Констана (1767-1830) связано с романом «Адольф», хотя во Франции «Дневники» (Journaux intimes), наряду с другими автобиографическими произведениями, вряд ли уступают в популярности этому шедевру. Публикация дневников в 1887 году в Revue internationale под заголовком «Отрывки из воспоминаний Б.Констана, написанных им в разное время» стала настоящей сенсацией. С неожиданной откровенностью раскрылась личность писателя, долгое время окружённого романтическим ореолом загадочности. Констан не мог даже предположить, что известностью он будет обязан не историко-философскому труду «О религии», работе над которым он посвятил многие годы, а своим дневниковым записям, этим тайным беседам с самим собой, в которые он не посвящал даже самых близких друзей. В дневниках Констан кратко описывает маршруты своих передвижений по городам Европы, набрасывает портреты знакомых, обстоятельно говорит о своей научной работе, обнаруживает свои политические убеждения, с проницательностью судит о спектаклях и книжных новинках, размышляет о законах литературы. Однако чаще всего его заботит другое: определение собственного характера, сложность отношений с окружающими, планы на будущее, сожаление о неосуществимости задуманного…Дневники интересны своей общей тональностью, благодаря которой они образуют тесное сплетение со всей автобиографической прозой писателя, являющей миру интимность переживания судьбы и творчества.
«Амели и Жермен» (1803), «Адольф» (1806), «Моя жизнь»(1811), «Сесиль»(1812), «Дневники»(1804-1816) – всё это написано Констаном о себе и, главным образом, для себя (к печати предназначался только «Адольф»). Каждое из этих произведений – неоконченный слепок с ещё не ушедших из памяти событий. Взятые вместе, эти прозаические опыты прочитываются как напряжённое усилие разгадать причину трагической неосуществимости мечты о счастье. Независимо от избранного предмета повествования, перед нами – неотступное повторение всё тех же мучительно-неразрешимых вопросов. Сам процесс письма становится для Констана переживанием, осмыслением и попыткой завершения собственной судьбы. Торопливо набросанные в случайных тетрадях, часто неожиданно обрывающиеся сочинения должны были удержать изменчивую, неопределённую в своей беспорядочности действительность, придать связь, а следовательно, символическую значимость множеству фактов. Написанное должно объяснить непостоянство характера с его способностью испытывать массу впечатлений, противоречивых чувств, неясных волнений, подчинить неуловимую быстротечность жизни постоянству словесных образов и форм. Получается что-то вроде книги, к которой можно обратиться для того, чтобы ещё раз увидеть себя, убедиться в истинности своего существования. Констан так объясняет необходимость вести дневник: «Этот дневник служит не для того, чтобы вновь вселить в меня прошлые чувства, но для того, чтобы напомнить, что я испытывал эти чувства… Таким образом, этот дневник – своего рода история, я нуждаюсь в моей истории, так же как и в истории кого-то другого, чтобы знать и без конца не забывать самого себя»(1). Это высказывание можно отнести ко всей автобиографической прозе Констана, увидев в ней единую «историю», в которой автор ищет самого себя, являя нравственный облик в своей устремлённости к счастью.
В автобиографической прозе Констана мы встречаем удивительную близость жизни и творчества, при этом последнее осуществляет то, что не может сбыться в реальности. «В моём положении мне не достаёт только постоянства, чтобы быть счастливым»(2), - встречаем в одном из писем Констана признание, которое многократно будет повторяться в его письмах и дневниках. Констан преодолевает фрагментарность, незавершённость текстов так же, как преодолевает неустроенность своей жизни. Текст «Амели и Жермен» разбит на датированные параграфы, что сближает его с дневниковой формой, однако фрагментарность преодолевается общим заголовком, единством фабулы и заданностью темы – размышлением о двух женских характерах. В «Сесили» Констан не может избежать описания роковых препятствий, своей нерешительности, бесконечных метаний между двумя женщинами – всего, что отдаляет его воссоединение с избранницей, но зато может с первых строк предвосхитить желанную развязку. «Теперь моя жена»(3), - говорит он в самом начале повествования о Сесили, за которой скрывается Шарлотта де Ардерберг. Всё повествование устремлено к заключению союза между любящими, долгожданному постоянству, которое положит конец бытовой неустроенности, внутренней раздвоенности рассказчика, мучительной саморефлексии. Однако заданного финала так и не наступает(4). Сочинение остаётся незаконченным. А казалось бы, замышленное по законам романа должно осуществиться, мало того, - войти в саму жизнь, придав ей упорядоченность, надёжность навсегда обретённого смысла.
В дневнике Констан определяет себя как человека, обречённого желать невозможного, никогда не получающего удовлетворения от того, что имеет. Мечты, желания, чувства, впечатления – всё с невероятной быстротой изменяется для Констана, мешая найти устойчивость истины, увидеть ясность цели. Счастье остаётся недостижимым, всегда манящим, но ускользающим в своей призрачности идеалом. Об этом идеале можно только мечтать в тиши и уединении, удерживая в своём сознании образы прошлого и наделяя их очарованием. В этом возвращении, казалось, утраченного и попытке задержать, запечатлеть радостное состояние обретения и заключается «нечто вроде счастья» («une espèce de bonheur»5). В будущем же искать его бессмысленно. Само желание, стремление к тому, чего нет, становится заменой счастья. В конечном итоге, в Констане живёт страх осуществления: если всё свершилось, умирает прелесть желания. О несложившемся браке с Жермен де Сталь Констан говорит следующее: «Без всякого сомнения, мы жили бы лучше, но не было бы больше этой идеи тесного единения … Ни в одном, ни в другом не было бы мысли быть кем-то другим, мечты столь сладостной…»(6.) Так, ценным становится не воплощение, а желание, сама возможность быть кем-то другим. Сущность бытия открывается для Констана именно в переживании неосуществимости идеала, что не отрицает напряжённого усилия его достичь. И дневники для Констна, как и вся автобиографическая проза, – это всё то же усилие, но усилие в беспокойстве прерванное, что позволяет продлить желание, рождая потребность воплотить задуманное в каждом следующем дне.
Констан вёл дневники около девяти лет: с начала 1804 до конца 1807 и с мая 1811 по сентябрь 1816 года. Наибольший интерес, на наш взгляд, представляют дневники 1804-1805 годов, одного из самых сложных периодов в жизни писателя. Он чувствует, что «ушла молодость, которая извиняла необдуманные поступки»(7), что жизнь, видевшаяся раньше прямой дорогой к установленной цели, для достижения которой достаточно волевого усилия, рационально выверенного плана, стала стихийно движущимся потоком. Стало необходимым обрести покой и одиночество, всецело посвятить себя научной работе. К этому времени Констана начинает тяготить многолетняя связь с Жермен де Сталь. Уступая своей привязанности, он сопровождает Жермен в её вынужденных скитаниях, как ему кажется, легкомысленно растрачивая силы. В марте 1804 года Констан провожает мадам де Сталь до Лейпцига (откуда та последует в Берлин), затем через Веймар едет в Швейцарию, в родной Лозанн. Уже в апреле, узнав о смерти Жака де Некера, Констан спешит утешить Жермен, которая глубоко переживает смерть любимого отца. Он встречает её в Веймаре, откуда они едут в Швейцарию и располагаются в Коппе. В начале декабря мадам де Сталь уезжает в Италию, Констан же приезжает в своё имение Эрбаж, где живёт с января по июнь 1805 года, интенсивно работая над историко-философским трудом «О религии». Однако тяжелая болезнь близкого друга – мадам де Тальма – вынуждают Констана часто бывать в Париже. В дневнике Констан описывает постепенное угасание женщины, до последнего дня пытавшейся бороться со смертью. Уход мадам де Тальма стал для Констана настоящим потрясением. Незримое присутствие смерти, ставшей объектом наблюдения и всё же сохранившей свою страшную тайну, вынуждает Констана оставить привычные дневниковые записи. Он продолжит вести дневник, но заметки станут довольно краткими, многие события будут обозначаться условными знаками.
В 1887 году дневники вышли из печати со многими купюрами, фактическими неточностями. Потребовалась кропотливая работа с рукописями, чтобы устранить ошибки и подготовить к изданию полный вариант дневников, что было сделано только к 1952 году. Перевод даётся по изданию: Constant B. Œvres. P., Éditions Gallimard, 1957.
Март 1804 года
21марта Обед у мадам Бештольшем. В беседе немцев, даже людей малообразованных, есть рассудительность и безмятежность, которые успокаивают, и чем ближе я подъезжаю к Франции, тем больше я ценю это преимущество. Сейчас я расстаюсь с гостеприимством Веймара. Возвращаюсь в общество, где не встречу такого доброжелательства, к которому уже успел привыкнуть. Я не найду больше таких беспристрастных суждений и любви к истине, которые мне так приятны и необходимы. Есть несколько тревожных вопросов касательно моей будущей жизни. Стоит ли, вообще, труда жить? Стоит ли труда быть счастливым? Могу ли я существовать, причиняя страдание другому? Могу ли привести в согласие моё счастье со счастьем другого? Если бы я был один, самым разумным было бы продать мои имения, поселиться в деревне, избавиться от библиотеки и, чередуя занятия с отдыхом, ждать того времени, когда будут устранены препятствия публикации моего труда(8). Отдых, отдых! Но для того, чтобы его найти, стоит ли переворачивать всю жизнь, и не будет ли лучшим выходом её завершить, оставить это существование, чтобы не испытывать страданий, которые меня разрушают, и не надеяться на удовольствия, которые прельщают? Или нужно попытаться ещё раз, а последнее средство мне всегда останется?
Апрель 1804 года
1 апреля Дорога в Нофрас. Почему меня преследуют такие грустные и мрачные мысли, которым нет объяснения, и от которых я не могу избавиться? Утратил ли я власть над собой? Что я хочу, и в чём причина моей грусти? Разве судьба уже не в моих руках? Разве не нашёл я в себе сил для работы, а вместе с ними и надежду? Одной только воли не достаёт мне для того, чтобы быть счастливым. Следуя трём решениям, я таковым стану. Посвятить жизнь литературному труду, оставаться в стороне от всего, что противоречит безупречному поведению, твёрдо обосноваться там, где найду покой, безопасность, независимость. Это всё, что мне нужно. Я это могу сделать, я этого хочу. Будем держать это в памяти, все мои действия к этому устремлены, и оставим огорчения, воспоминания, которые не должны больше меня занимать. Счастье Бьондетты(9) можно согласовать с этим планом и, может быть, ни с каким другим. Может быть, осмелясь быть счастливым наперекор ей, я её спасу от больших несчастий …
6апреля Вот уже месяц, как я нахожусь вдали от Минет(10). Ничего не изменилось в моём отношении к ней. Я знаю все её недостатки, как и все достоинства. В моём положении есть много того, что меня удручает, но уже поздно что-либо менять. Не будем забывать, что все положения имеют скрытые причины для огорчений, о них судят только тогда, когда обнаруживают. Будем помнить об этой истине теперь, когда наступает время для многих усилий, семейных наставлений. Женщина, семья, тайная поддержка в противостоянии со мной, связи, несправедливые подозрения, давние, но готовые вновь укрепиться, и мой характер, никогда явно не проявляющий себя, осторожный в действиях и справедливый в чувствах, - всё это вредит мне в глазах общества, против меня ополчаются. Чтобы отстаивать свои интересы в споре с кем-то и иметь оправдание, нужно быть твёрдым, несправедливым или глупым. Когда проявляют твёрдость, имеют все преимущества, не обращая внимания на страдание других. Когда вы несправедливы, вы привлекаете на свою сторону многих врагов своего противника, которые приходят на помощь быстрее, чем ваши друзья. Когда же вы глупы, то пользуйтесь другими глупцами.
8апреля Написал Минет. Купил лошадей. Видел Розали. Обед с мадам Нассо и моими кузинами. Провёл вечер с мадам Луа. Уверен, что это место не создано для интеллектуальной жизни(11). Невозможно обосноваться здесь, не решившись при этом уничтожить добрую половину своих мыслей, здесь, такие подвижные люди, как я, рискуют потерять часть своих способностей, лишаясь встреч с теми, кто мог бы проявить интерес к идеям и литературным занятиям. Здесь это ни во что не ставят. С другой стороны, Эрбаж не пригоден для жилья. Нужно снова возвратиться к моему плану, если судьба внезапно не перевернёт жизнь Минет, а заодно и мою: два месяца между Женевой и Лозанном, поездка в Эрбаж, возвращение сюда, чтобы остаться здесь на лето, зима в Германии. Только там я решусь закончить труд, который составляет единственный интерес, единственное утешение моей жизни; но если случиться несчастье, при мысли о котором я вздрагиваю, не знаю, что со мной будет…
10апреля Ночевал вчера в Коппе. Длинный и грустный разговор с мадам Некер(12). Она добра и даже внимательна, но эта чувствительность для несчастных, которые не заняты лишь собой, только слабая поддержка! Как она хочет отвлечься от мрачных мыслей! Подумать о чём-то другом! Я заметил, как она удивилась, увидев, насколько глубоко я воспринял её горе. Я не думал, что могу чувствовать чужую боль сильнее, чем свою собственную, потому что сейчас жалость меня преследует и страдание, которое было бы не столь тяжело выносить, если бы дело касалось только меня, вновь обостряется от одной мысли о том, что не я, но другие нуждаются в утешении. Мадам Некер принесла мне письма бедной Минет. Она не допускает возможности своего несчастья. Радуется тому, что видит вокруг, потому что письма должны развлечь отца. Посылает мне письма с замечаниями о его здоровье. Она весела и спокойна, а через восемь дней! Бедная Минет, как она наказана за то, что у неё не нашлось сил со всей твёрдостью исполнить свой долг! Как она будет страдать, вспоминая наставления своего отца! Долг – единственное, с чем нужно считаться в жизни. Он не приносят больших удовольствий, но от каких ужасных бурь избавляет!..
11апреля Написал мадам Некер. Выехал из Лозанна. Написал из Мудона в Эрбаж. Меня гложет тоска, но у меня достаточно сил, и я думаю, что всё преодолею. Моя особенность не только во внутренней силе, но и в душевной подвижности. У меня прекрасные качества – гордость, великодушие, преданность, но я не до конца принадлежу настоящей реальности. Во мне живут два человека, один из которых наблюдает за другим и прекрасно знает, что мучительные судороги должны пройти. Я очень грустен: если захочу, я могу оставаться безутешным и, вместе с тем, не замечать моего страдания, которое перестанет для меня что-либо значить…
13 апреля Дорога из Бюрена в Ланзбург. Я не знаю ничего более грустного, чем с поспешностью проезжать по тем местам, которые я ещё восемь дней назад проезжал с такими противоречивыми чувствами, и ждать встречи с самым любимым мной человеком, который придаётся ужасному отчаянию. Она ещё не знает своего несчастья, я вижу неотвратимый рок, который из темноты приближается к ней, чтобы нанеси свой удар. Когда проходит час, я думаю лишь о том, что это приближает тот страшный момент. В её положении есть нечто похожее на ожидание казни, час которой уже назначен. Однако я доволен собой, так как ещё сдерживаю грустные мысли. По несколько часов в день я развлекаю себя чтением. Только бы были силы ехать. Надеюсь, что послезавтра освобожусь от невыносимой пытки. Я получу почту, буду ехать день и ночь, и ни вид оставляемой местности, ни воспоминания не будут столь тягостны для меня.
14 апреля Дорога от Ланзбурга до Шафуза. Я чувствую себя не очень хорошо. Судьбе, должно быть, нравится наказывать меня за пренебрежение к здоровью и достаточно ярким талантам, не использованных ни для удовольствия, ни для славы. Однако я верю в то, что уже недалеко то время, когда я могу устроить свою жизнь и употребить оставшиеся годы на то, чтобы развить способности и оставить о себе некоторую память. Сейчас же самое необходимое – помочь моему несчастному другу, но как только её судьба определиться, моей жизнью может стать только литература и независимость. Подумаем об этом. В 50 лет я не прощу себе, если никак себя не проявлю. Но много ли ещё осталось до 50 лет? Эрбаж не приспособлен для жилья, разве что… В Женеве и Швейцарии нет достаточных условий, нет общества; даже если я захочу жить во Франции, нужна интересная работа; но мой образ жизни делает всё это почти невозможным - нужно менять свою жизнь. Веймар, библиотека, - из удовольствий нужны только те, отсутствие которых может стать помехой, - порядок в делах и ещё раз покой. Конечно, я не хочу тебя оставлять, несчастный друг, но в твоих же интересах, чтобы я взял на себя задачу управлять нашей общей жизнью. Ты больше не должна этому противиться. Это моё твёрдое решение, и я исполню его без горячности и без промедления…
15апреля …Чувство долга приносит успокоение, которое при отдельных обстоятельствах вдвое уменьшают наши страдания. Когда я сравниваю моё теперешнее состояние, грустное, но освященное внутренним покоем и решимостью, с тем, что я испытывал много раз, решаясь на поступки, которые в гораздо меньшей степени противоречили моим расчётам и планам, я понимаю, что вся разница в том, что тогда ни один из поступков не был продиктован долгом, сейчас же мой долг ясен. Нерешительность – самое большое мучение в моей жизни, и только долг защищает нас от этого тягостного недостатка. Когда мы преследуем только свои интересы, один лишь результат подтверждает, не ошиблись ли мы, и если по случайности ошиблись, ничто уже не облегчит наших страданий. Только подчиняясь долгу, невозможно ошибиться, так как значение того, что мы делаем, не определяется результатом…
22апреля Приехал из Номбурга в Веймар. Я измучен усталостью. Послеобеденный отдых не принёс мне облегчения. Первые минуты были судорожными. Какими бессмысленными и противоречивыми были утешения других! Какая бесчувственность почти у всех! Я не был удивлён, что меня осуждают за то, что у меня нет утешительных слов. Люди видят в словах то, что они обозначают. Когда это лишь условные выражения, с помощью которых те, кто называет себя друзьями убитого горем человека, утешают его, что даёт им возможность самим поскорее освободиться от груза их мнимого сочувствия. Нет, конечно же, я чувствителен по-другому, я не умею сочувствовать названным образом. Я уважаю страдание. Бог меня предостерегает от желания заглушить его безучастными словами утешения! Такое осквернение меня возмущает и делает меня суровым по отношению к несчастному, если я вижу, что он на это поддаётся. Мой бедный друг был от этого далеко, и с почти жестоким удовольствием я наблюдал за тем, как она отвергала эти постыдные попытки.
23апреля Она проснулась совсем слабая и подавленная горем. Она провела ужасную ночь. Я ещё более подавлен и почти болен. Шлегель(13), который приехал с ней из Берлина, её утешает, но на свой манер, с умом, мягкостью и добротой, но без глубокого чувства. О, душевная слабость! Иногда я вижу, что общие фразы, пошлые утешения приносят облегчение. Однако это не может длиться долго. Невосполнимая потеря не может забыться. Она очень удивлена, сражена внезапностью горя, но она ещё не прочувствовала его. И эта боль, которая её сразила, проникнет в её душу, которая сейчас только лишь сметена. Эта боль станет её существованием. Порывистость горя пройдёт, и наступит время душевным мукам. Тогда и начнётся настоящее страдание…
24апреля День провёл в постели, болен. Вернулись письма из Берлина. Два письма от её бедного отца. Мысли мешаются, забываются слова, буквы нечётки, во всём видна смерть, однако в каждой строчке он занят ей. Он думает о её самых незначительных интересах, о всех её воображаемых огорчениях. В своём горе она ещё более безутешна, чем вчера. Это страдание может только увеличиваться. Оно ждёт тишины, чтобы завладеть всем. Говорил со Шлегелем о философии и о возможности совершенствования. Шлегель – один из последователей или, если выразиться точнее, пропагандистов Шеллинга. Он обладает глубоким знанием литературы, умом, некоторым вкусом, высокомерием и некоторой странностью. Ко всему прочему, он употребляет терминологию, распространённую только в системе новой немецкой философии, так что его трудно понять, не будучи посвящённым в эту систему. Мне кажется, я его понял, и если не ошибаюсь, вся эта система ни что иное, как повторение известных схоластических премудростей, смесь ложных положений, принятых за истинные, сопоставление слов, принятых за сами вещи. Минет, кажется, большого мнения о его уме, она очень расположена к нему и находит в его беседе много очарования, поэтому она часто оставляет меня, чтобы поговорить с ним, меня, кто в данную минуту один лишь может говорить с ней об её отце…
30апреля Я совсем обессилел. Но это, скорее, от моральной усталости, чем от физической болезни. Нужно принять решительные меры, чтобы моя жизнь не проходила так, как этот день, эта неделя, этот месяц. Хватит ли мне силы для решительных действий? Нерешительность, праздность, мысль о 20 потерянных годах, связанных с теми, кто хотел ими владеть, всё это внушает мне презрение и заражает неверием в себя, всё это закончится только тогда, когда я приведу в исполнение решение, которое изменит мою жизнь. У меня ещё есть тысяча путей к счастью. Смогу ли я осуществить один из них без замешательства, оправданий, чтобы не было необходимости доказывать что-то людям, у которых нет права на то, чтобы давать мне согласие или в чём-то упрекать. По крайней мере, вспомним о том, что меня делают беспомощным мои слова. Они всегда лишают привлекательности мои поступки. Это обман – нельзя примириться с помощью слов с людьми, интересы которых отличны от наших. Говоря, они получают возможность нас задеть или нам повредить. Нужно решиться, действовать и молчать.
Май 1804 года
1мая …Длинный разговор с Минет. Нет никого более нерешительного, чем я. Она обладает прекрасными качествами. У неё такая кипучая натура, такое стремление к деятельности и успеху, такое воспитанное отцом самолюбие! Без сомнения, в нашем союзе я буду лишь вторым, иногда превозносимый, но всегда подчинённый. К тому же ею будет похищена половина моего времени, такого драгоценного и такого быстротечного в моём возрасте. Если бы я использовал для какой-нибудь серьёзной работы часы, которые посвятил размышлениям, письму и суете во время моего бесславного пребывания во Франции, я бы сделал больше для моей репутации, чем предпринял с тех пор, как сюда приехал. Однако она великолепна, она одна меня понимает, и я не могу, не хочу вызвать против неё недоброжелательство глупцов, пытаясь оставить её в тот момент, когда она несправедлива и язвительна (что с ней нередко случается). Я думал, что близок к этому шагу, но полчаса волнующей беседы вновь напомнили моему сердцу её верные и правдивые качества, её ум, свойственную только ей естественность. Нужно на ней жениться. Если она откажет, это будет не моей виной. Через год, я приложу для этого силы, мы будем женаты или расстанемся…
6мая Дорога из Вюрзбурга до Блофельдена. Читал труд Шеллинга по философии и религии. Это система новых платоников и гностиков. Кажется, Шлегель пришёл к этому не сразу. Он определяет бессмертие души более или менее тесным единением души и Бога, утверждая, что в этой жизни душа более или менее свободна от материи. Ясно, что на этот раз он отошёл от атеизма. Его предыдущие работы не так отчётливо освещали эту тему. Но он хочет отгородиться от Фихте, и к тому же он не доволен людьми сведущими, которые выступают против его тонкостей; он тут же склоняется к платоническому мистицизму. В его грёзах то, что касается смерти и разделения материи, много гордости и счастья чувства. Это действительно человек энергичный, обладающий достоинствами, несмотря на его недостатки, которых я не исключаю.
7мая Дорога от Блафельдена в Ален. В пути читал эпиграммы Гёте. Необыкновенный талант. Заметная злость против христианства. Гёте – это универсальный ум и, может быть, первый поэтический гений, который владеет столь свободной манерой, лишь намечает, но не завершает. Спор с Шлегелем о Дон Кихоте. Я отмечаю уже второй раз, что будучи чрезвычайно осведомлённым в области искусства и поэзии, он воспринимает свою систему взглядов как нечто глубоко личное и, когда его критикуют, страдает физически. Говоря о Сервантесе, он бледнел, его глаза наполнялись слезами. То же самое и с итальянской поэзией. Человек нуждается в эмоциях: когда закрывают дверь, они входят в окно. Спор Минет и Шлегеля о шутке. Она не чувствует, что в своей насмешливой манере нападает на человека обидчивого и самолюбивого. Это ранит его тщеславие. Минет часто невнимательна к другим. Правда, при этом она их любит. Поэтому она находит много недругов и преданных друзей. Я же внимателен к людям, но я их не люблю. Поэтому меня нисколько не ненавидят и почти не любят.
14мая Дорога из Бада в Моржанталь. Перевёл несколько небольших стихотворений Гёте для мадам Некер. Трудно понять немецкую поэзию тому, кто привык к поэзии французской. Французская поэзия всегда имеет иную цель, чем поэтическая красота. Это может быть мораль, польза, опыт, острота, насмешка и всегда – размышление. Вследствие чего поэзия существует как посредник или как средство. Нет неопределённости, впечатлений, не подвергнутых анализу, описаний, то неторопливых в своей естественности, то порывистых, как будто автор не замечает того, что он описывает, - всего, что присуще поэзии немецкой и что, на мой взгляд, есть обязательное свойство настоящей поэзии. Французы и англичане скажут: «Видите, как я изображаю предметы». Немцы скажут: «Вот какое впечатление предметы на меня производят». Первые смотрят на самих себя и себя же описывают, вторые видят и описывают природу. Отсюда следует, что люди, привыкшие искать в поэзии нечто другое, кроме поэзии, не найдут в немецкой поэзии того, что они ищут…
Июнь 1804 года
3июня Провёл весь день один и до шести часов работал. Переписал и почти переделал заново главы 9 и 10 с примечаниями. Прогулка. С возрастом природа становится менее разговорчива. Я вспоминаю время, когда я слушал звуки растущих растений и всего, что меня окружало. Я слушал жизнь природы. Сегодня этот звук слишком приглушен. Я много думал о Минет, и с большой нежностью. Вот уже пять дней длится её молчание, которое чудесным образом вновь меня к ней привязало. Я с радостью возвращаюсь к ней, потому что она не просила меня возвращаться. Правда в том, что только рядом с ней я нахожу ум, сердце и непринуждённость общения. Другие мне так же чужды, как деревья или скалы. Она или ничего, без всякого сомнения.
6июня Ссора с Минет по причине моей бесчувственности. Нет, я наделён тонким чувством, не похожим на чувствительность других, которая мне всегда кажется слишком грубой и поверхностной и которая меня задевает. Я не нахожу в таком чувстве ничего правдивого, ничего глубокого. Обычно я вижу в нём стремление освободиться от страданий, и это представляется мне гнусным. Наконец, меня всегда задевает, когда другие выставляют своё чувство напоказ, в чём, по словам Минет, есть что-то враждебное. Вчера Минет поспорила со Шлегелем об искусстве разговора. Какое неотступное желание превозносить наставника! У окружающих это вызывает скуку. Они устроились один напротив другого, и в наступившей тишине Шлегель начал хвалиться своим презрением к обществу, она – своим остроумием. Свидетелям этого разговора ничего не оставалось, как внимать одному из этих панегириков, восхваляющих не собеседника, но своё влияние на слушателя. О! Сколько каждый день я нахожу в себе самом! Иногда я прихожу в ярость из-за того, со мной делают всё, что хотят, и я со злостью протестую против того, что меня заставляют делать. Сегодня я спокоен, делаю только то, что хочу, мне нравится независимость, избавляющая меня от ужасной необходимости протестовать.
18июня Работал всё утро. Скоро закончу 11 главу. Нужно вернуться к частному делению северных и южных религий и отложить публикацию этой части до окончания всего труда. Греки и римляне составляют единое целое. Я боюсь только одного – слишком углубиться в детали. Мои уточнения о греках невероятно разрастаются. Нужно их сократить, но в данный момент необходимо двигаться дальше. Длинный, грустный, горький разговор с Бьондеттой. Она глубоко несчастна и уверена, что другие должны её утешать, однако, чтобы не быть сломленным, человек должен укрощать жизнь своими собственными силами. Что могут сделать другие против движения вашей жизни, против ваших противоречивых желаний, против вашей страсти всегда быть на высоте, потому что в этом положении вы видите лишь внешнюю сторону, против вашего кокетства, которое боится старости, против вашего тщеславия, которому хочется себя проявить и которое всегда находит себе врагов, тогда как вы обладаете не достаточно сильным характером, чтобы им противостоять. Вы не хотите страдать, вы расправляете крылья, вы сражаетесь с ветром, вы ударяетесь о деревья, сталкиваетесь со скалами. Я ничего не могу сделать. Пока вы не спустите паруса, пока не увидите, что сначала нужно найти постоянство, чтобы использовать все преимущества этого положения, потому что это постоянство стоит гораздо больше, чем вечное борение, - пока вы этого всего не увидите, я ничего не смогу сделать для вас. Всё, что я сказал, вдвойне справедливо для вас, потому что вы женщина. Мужчина делает карьеру, он стремиться к устойчивому положению. Вы же стремитесь к тому, чтобы блистать в салонах. Стоит ли таких усилий успех, который ничего не приносит, можно ли за это платить такую высокую цену?
20июня …Люди считают, что владеют временем, и если они распоряжаются настоящим, то уверены, что их голоса будут слышны в будущем! Человек с лёгкостью забывает о бесконечности времени и пространства; он представляет себя центром всего, и всё, что его окружает, растёт в его глазах, мешая видеть предметы более удалённые…
28 июня …Спор с Бьондеттой. Её требовательность невыносима. Когда она в чём-то не уверена, то хочет без конца обсуждать одни и те же вещи, когда же разговор, который бесцельно крутиться только вокруг неё, оказывается исчерпан, она заявляет, что он не интересен. Вчера ещё хуже. Она задела Шлегеля, которого всегда высмеивает. В час ночи она захотела объясниться с ним, после чего выразила желание переговорить со мной о том, что мы обсуждали сотни раз. Я никогда не видел женщины лучше, которая обладала бы большим благородством, большим умом, была столь по-детски непосредственной, доброжелательной и преданной; но я также никогда не видел той, которая была бы более неотступной в своей требовательности, даже не замечая этого, в большей степени завладевала жизнью тех, кто её окружает, и, при всех достоинствах, была столь же самовластной. Вся жизнь, все часы, минуты и годы должны быть подчинены ей, в противном случае, начинается буря, сравнимая с грохотом грозы и землетрясением. Сколько это может продлиться?
Июль 1804года
1июня Мало и плохо работал. Я не могу сосредоточиться. Болят глаза, тоска, моё положение невыносимо, всё удручает меня и вносит беспорядок в мои мысли. Роковая связь! Моё здоровье, моё счастье, моя слава – всё приносится в жертву. Никогда не было характера столь ничтожно слабого и столь эгоистичного, как у Бьондетты, характера, который так неосторожно давит на других и подчиняет их с требованиями до такой степени многочисленными и изменчивыми. И всё это в сочетании с умом, благородством, естественностью и добротой…
3июля …Вечер наедине с Минеттой. Если бы в моих действиях было больше последовательности и твёрдости, я был бы менее несчастлив, даже сохраняя прежние отношения. Но я не могу делать то, что мне нравится, ни в большом, ни в малом, и по причине какой-то неуверенности, говоря кому-то, что хочу расстаться с ней, за пятнадцать минут до этого не осмеливаюсь уйти от неё и до того боюсь её чем-нибудь обидеть, что, кажется, был бы счастлив посвятить ей всю мою жизнь.
4июня Работал довольно хорошо, потому что Бьондетта уехала. О, если бы я был предоставлен самому себе, как бы я мог использовать оставшиеся мне годы! Чтобы испытывать грусть нужно быть уверенным, что освобождаешься то всего, что мучает, ради себя. С меньшей приятностью и большей скромностью я жил бы здесь один. Но мой странный характер не позволяет мне ни делать с удовольствием то, что хотят другие, ни отказаться от этого, потому что все их упрёки, даже молчаливые, мне невыносимы.
8июля Если бы не скитальческая и уединённая жизнь, которую меня вынуждает вести Бьондетта, меня бы окружало более приятное общество. По правде говоря, с моим непостоянством я мог бы стать довольно посредственным. Однако, несмотря на многие слабости, я обычно умею утверждать и силу характера. Я чувствую, что с моим знанием людей, ленью, непостоянством, физической утомляемостью, любовью к деревне, склонностью к женщинам и т.д., я мог бы вести тихую жизнь без литературы и без славы, а литература и слава ещё не раз нарушат покой моей жизни, вынуждая высказывать и защищать мои взгляды; и несмотря на эту уверенность, я предпочитаю литературную славу счастью, в то же самое время не питая никаких иллюзий на счёт ценности и значительности этой славы. Но если бы я был счастлив заурядностью, я бы себя презирал.
17июля Написал мадам Нассо. Десять лет назад я был в Германии, один, имея дело в суде против жены(14), несправедливо осуждаемый многими старыми друзьями, неизвестный в обществе, с неодобрением встречаемый даже теми, кто не разделял всеобщего осуждения, слабо сопротивляющийся нападкам, - и несмотря на всё это, я был поистине счастлив. Причины для счастья были очень просты – я был один и работал. Каждый новый день обещал мне продолжение тихих часов, которые ничего не могло нарушить. Каждый вечер я ложился спать, испытывая истинное наслаждение, думая, что на завтрашний день я проведу так же, как сегодняшний. Воспоминание о том времени приносит мне настоящее удовольствие. С тех пор у меня были и успехи, и мечты, но покой, одиночество, независимость – я потерял их навсегда. Одно только меня утешает, я надеюсь, что мой талант выиграет и от приобретённого мной ценой издержек знания людей и от моего пребывания в Париже. Но уже трудно будет повторить прежнее счастье, разве что уехать на несколько месяцев в немецкий город, одному и ни от кого не завися…
Август 1804 года
1августа …Я грущу, не получая удовлетворения от той жизни, которую веду. Что за нужда жить в противоречии со своими склонностями, интересами, не используя возможности занять видное положение, наконец, принося вред своему здоровью: моё зрение с каждым днём слабеет. Разве всему этому причиной печаль человека, которому я не приношу больше счастья, всем жертвуя ради него? Я нахожусь в плену жалкой слабости моего характера. Нет ничего бессмысленней моей нерешительности. То брак, то одиночество, то Германия, то Франция, не решаюсь ни на что, потому что, в сущности, я могу обойтись без всего, – все преимущества независимого положения оборачиваются против меня. Если через шесть месяцев я не преодолею препятствий, которые, в большинстве своём, существуют только в моей голове, я буду глупцом и не стану больше себя слушать. Письмо от мадам Дютертр! Наконец! И вот другой человек, кто со страстной любовью к независимости завоевал её в 25 лет, имея при этом приличное состояние, испортил себе жизнь связью, которая угнетает его гораздо больше, чем предыдущая. Везде встречаются люди, которые не умеют извлечь пользу из своего положения. Противник человека более в нём самом, чем вовне.
Сентябрь 1804 года
7сентября Ужасная сцена до трёх часов утра: у меня нет сердца, я не вызываю доверия, мои чувства противоречат поступкам и т.д. Увы, я хотел бы избежать однообразных жалоб, нет, не на настоящие несчастья, но на основные законы природы, на старость; я, мужчина, не хотел бы выносить недовольств стареющей женщины, хотел бы, чтобы от меня не требовали любви после десятилетней связи, и тем более тогда, когда нам обоим будет около сорока; за десять лет я говорил много раз, что у меня нет больше такой любви, к этому признанию я давно не возвращался, чтобы не вызывать приступов страдания и вспышек злобы, которые меня пугали, как физическая боль. Наконец, в том случае, если мои поступки противоречат чувствам, я бы хотел, чтобы от меня не требовали действий, которые так мало соответствуют обстоятельствам. И, кроме того, я не могу бороться. Нужно подождать. Я люблю Бьондетту. Вся горечь моей души не мешает мне видеть все её достоинства и продолжать нравиться ей. Нужно, однако, или убить себя, или воспользоваться первым подходящим случаем, когда с возможно меньшим мучением я смогу оторвать свою жизнь от её, оставаясь её другом или совсем исчезнув из её поля зрения…
8сентября Закончил главу о римской религии. Очень ей доволен. За целый день у меня было только пять хороших часов. Как только прошло утро, началась физическая боль и душевная тоска. Я не могу работать при свете дня. Разговоры после ужина стали для меня настоящей пыткой. Моё здоровье слабеет из-за недостатка удобств и причуд воображения, питающегося меланхолией и впечатлительностью, внутреннее волнение растёт с каждым днём и сегодня вечером чуть не переросло в безумие. Наконец, всё моё существо странным образом потрясено. Я в одинаковой мере страдаю от мысли огорчить Минетта, оставив её, как и от страха испортить остаток моей жизни, будучи связанным с ней. Её будущее меня беспокоит. Я боюсь, что у неё будет мало шансов жить спокойно во Франции. Мы будем печально скитаться, тратя оставшиеся силы. Если я её оставлю, её образ будет преследовать меня и я к ней вернусь, причинив нам обоим много бесполезных страданий. Вступление в брак – событие, которое нельзя изменить, поможет мне выйти из этого положения. Но жена – это тоже реальный человек, и я смогу вынести борьбу против этого нового противника только после того, как оставлю позади то, к чему больше никогда не вернусь. Это рождает массу упрёков.
Октябрь 1804 года
5октября Минетта всегда нежна и добра. Однако невозможно, чтобы моя жизнь и далее так складывалась, чтобы я ей всегда себя посвящал так, как я это делаю теперь. Я люблю одиночество, она же всегда бывает в свете. Я испытываю физическую необходимость в женщинах, она больше не устраивает меня в этом отношении. Во мне постоянно живёт сильнейшее желание независимости, она же держит меня в полном подчинении. Наконец, будем обходительными, пойдём и в тишине подумаем о том, как можно причинить ей по возможности меньше страданий. (...) Я говорил сегодня с Минет о том, что кажется мне истиной. Есть три способа устроить свою жизнь. Первый: обычная жизнь со скромными обязанностями и удовольствиями. Как правило, так люди живут довольно счастливо, безвестность позволяет избежать потрясений, осторожность – разорения, к концу жизни они окружены многочисленными, довольно милыми домашними привычками, которые будут существовать и после их ухода. Второй способ жизни полностью отличается от первого. Это жизнь, интерес которой составляет только то, что относится к знанию, к открытию истины, при этом в бытовых условиях видят лишь необходимое условие для существования иного, более высокого. Счастье также присутствует в такой жизни, тот, кто так живёт, независим от людей, он избегает их, возвышаясь над ними, когда тот, кто живёт обыденной жизнью, незаметно проскальзывает у всех под ногами. Они полны сознания духовных сил, приносимой человечеству пользы, совершенствования своей природы. Третий способ предполагает объединение двух первых, что ведёт к увеличению отрицательных сторон. Интеллектуальные способности становятся печальным светом, который освещает пошлость обыденной жизни. Обязанности и интересы бытовой жизни своей тяжестью душат интеллектуальные способности. Древние мудрецы хорошо это понимали: атараксия, которую они рекомендовали, была ни чем иным, как разделением двух способов жизни, люди же нашего времени упрямо их стараются соединить.
17октября…Я веду мой дневник так же, как мою жизнь. Я говорю здесь больше о моих страданиях, чем о радостях…
25октября В этот день я родился. Сегодня мне уже тридцать семь лет. Лучшая часть моей жизни прошла. Мне осталось только надеяться, что у меня не будет физических страданий и природа, так же как и судьба, будет ко мне так же благосклонны, как и в прожитые годы. Жизнь мне оставила воспоминания довольно беспорядочные. Я интересуюсь собой не больше, чем другими. Я знаю, что до четырнадцати лет, объект большого внимания со стороны отца, с одной стороны, воспитанный в строгости, с другой же, - приученный к заметному честолюбию, я прожил, вызывая у окружающих восхищение моими ранними способностями и недоверие из-за характера вспыльчивого, агрессивного и насмешливого. Все думали, что я злой. А я был лишь очень самолюбив. С 14 до 16 я учился в университете в Германии, больше занятый самим собой, пользуясь большим успехом при небольшом дворе, что вскружило мне голову и заставило наделать много глупостей. С 16 до 18 я был студентом в Эдинбурге, где в первый раз почувствовал истинный интерес к учению, который вдохновляет меня и поныне. Но после года размеренной и, возможно даже, счастливой жизни, я увлёкся страстью к игре, пережив волнующие и жалкие моменты. Затем я провёл несколько месяцев в Париже, предоставленный самому себе, что закончилось довольно плачевно. С 18 до 20 лет я был без конца влюблён, иногда любим, часто действуя неумело, всё это напоминало сцены из спектаклей, имеющих целью развлечь посредственных людей, чьё тщеславие было заранее уязвлено тем, что я, казалось, обещал. Я во второй раз приезжал в Париж. Это было ещё хуже, чем раньше: игра, женщины, всё, что может заставить молодость совершать безумства, всё, чем Париж может искушать. Однако, тогда я бывал в обществе писателей и достаточно в нём выделялся. Я имел серьёзное намерение жениться на девушке со ста тысячами дохода. Но для того, чтобы привести в исполнение этот план, я решился на поступки настолько безумные, что меня приняли за сумасшедшего. Потерпев неудачу, я уехал в Лондон. Там, я уже однажды упоминал об этом в дневнике, я впервые испытал необъяснимое счастье одиночества. С 20 до 26 лет я был в Германии, ведя жизнь скучную, хотя и без настоящих несчастий, посвящая её отдыху и занятиям. Если бы в моей жизни не было бы потрясений, я бы мало-помалу отупел. В 26 лет ссора с женой, и затем развод. В 27 лет – любовь к Минетт и страсть к политике. Сейчас, полагаю, я нахожусь у нового рубежа, так как хочу только покоя. Достигну ли я его? Кажется, легко достигнуть только того, чего не хочешь. На первый взгляд, покоя легко достичь, но, когда начинаешь действительно этого хотеть, сталкиваешься со множеством препятствий. …
Ноябрь 1804 года
22ноября …Есть люди, которые жертвуют склонностями своим интересам, интересами – своей славе. Я же делаю то, что одинаково противно и моим склонностям, и моим интересам, и тому, чего я мог бы достигнуть ради славы…
23ноября …Мне очень горько думать о том, что Жермен испытает после нашего разрыва. Бедная женщина! В ней столько душевной доброты, столько правды чувства! Я глубоко уверен, что она отдала бы за меня свою жизнь. Где я найду такую любовь? И если я её найду, будет ли она от этого меньше страдать? Смогу ли я быть счастлив, когда она страдает? Вчера я отстаивал её интересы в споре с человеком, который создаёт ей денежные затруднения. Решительность моих действий произвело на неё большое впечатление, я был глубоко тронут, увидев её счастливой. То, что сильнее всего меня занимает, так это то, что все считают, что сейчас она лишена защиты, и надеются этим воспользоваться. Мысли о таком расчёте человеческой низости и алчности было достаточно, чтобы вновь сблизиться с ней и стать по-прежнему ей преданным…
26ноября …Конечно, нет никого лучше, чем Минетта, но она хочет невозможного: она хочет без брака сохранить связь между богатой и известной женщиной и мужчиной, менее состоятельным, чем она. Эта связь не может быть выгодной для мужчины. С другой стороны, если я на ней женюсь, то причиню ей вред. Во Франции у неё есть друзья, которые не являются моими друзьями, она носит имя посла, открывающее ей двери в те круга, от которых мои принципы меня удаляют. Если бы она вышла за меня замуж, мой развод навредил бы ей в мнениях света. Будем следовать самым строгим правилам, это будет более надёжно. Остаться же с ней в настоящих отношениях я не могу, не заслужив бесчестия. Принудить её к замужеству я не могу, не навредив ей. Что же делать? Бросить её? И этого я сделать не могу, не ввергнув её в отчаяние….
Декабрь 1804года
4декабря …Пожар в Мон-су-Водрэ(15). Природа захотела, чтобы человек заботился о своих нуждах и нуждах жены и детей, чтобы эта постоянная забота, имеющая прогрессивный характер, была движущей силой, составляла интерес его существования. Крестьяне, которых этот пожар не столько разорил, сколько привёл в замешательство, занимались поиском того, что у них осталось, и вместе с печалью испытывали радость от каждой уцелевшей в развалинах и найденной ими вещи; в сущности, эти крестьяне были более счастливы, имели чувство порядка и покоя более реальное и более полное, чем кто-либо из богатых, которые не имеют необходимости заботиться о своих нуждах и не знают, как заполнить её отсутствие, а потому двигаются в пустоте, не следуя проторенному пути. Проторенный путь – это то, чего не хватает моей жизни. Без Минетт он бы у меня был. Но с ней это невозможно. Ей причиняют столько зла, что невозможно бросить её и ценой её страданий искать для себя добра…
6декабря… Никто, кроме меня, не знает, чего стоит эта женщина. Есть замечательное сходство наших взглядов. Однако её чувства и поступки часто противоречат её убеждениям. Привыкшая сначала из-за слабости своего отца, затем из-за лести своего окружения искать связи и развлечения за пределами узкого круга, она сохранила со времени слишком счастливого и слишком блестящего вступления в жизнь пагубную привычку полагаться в своём счастье на других и принимать их помощь как должное. Этот недостаток, являющийся причиной её и моего несчастья, уменьшается день ото дня, тогда как её чувство ко мне растёт. Конечно же, есть правда в её словах о том, что наш брак внесёт трудности в её жизнь и послужит препятствием для карьеры её детей. Если бы я был эгоистом, то не придал бы этому значения, но, будучи таким, каков есть, я прекрасно чувствую, что не успокоюсь, если причиню ей вред действительный или предполагаемый. Мысль о тайном браке, может быть, самая разумная. Тайный или публичный, нужно, чтобы он состоялся зимой…
9декабря Беседовал вечером с Минеттой. Она меня любит ещё сильнее и дорожит мной, как своей последней страстью, последней привязанностью в этом мире. Очень трудно примирить её счастье с моим. Жениться на ней будет самым лучшим, и потом – будь, что будет. Всякий разрыв будет с моей стороны возмутительной жестокостью, к тому же, я себя хорошо знаю: никогда ей не причиню зла…
16декабря … Вот уже несколько дней я собой недоволен. Моя душа подавлена, мой ум празден и рассеян. Я позволил себе отдаться лени, а результатом всему будет волнение, неуверенность и тоска. Мои интеллектуальные способности становятся препятствием, упрёком, когда не направлены к полезной цели…
18декабря …Не зная, что делать вечером, я перечитал этот дневник, он меня немного развлёк. Если бы его прочитали те, о ком я говорю, они бы не были довольны. Однако никто не писал бы иначе о своих друзьях, если бы писал для самого себя. Начиная этот дневник, я взял себе за правило описывать всё, что я испытаю. Я соблюдал это правило настолько верно, насколько мог, однако привычка говорить для публики так сильна, что иногда я отступал от него. Странный человеческий удел! Нельзя никогда быть полностью независимым! Другие – это другие, они не будут для вас такими, какие они есть сами для себя. Этот дневник – своего рода неведомая никому тайна, это аудитория, настолько сдержанная, что я уверен в том, что найду её каждый вечер, и это чувство стало для меня необходимой потребностью; я не доверяю ей всего, но пишу достаточно для того, чтобы здесь вновь найти мои чувства и восстановить их в памяти, когда не найдётся лучшего занятия. Что есть другие? Такие же они, как я? Этого я не знаю. Конечно, если бы я показал им себя таким, каков я есть, они приняли бы меня за сумасшедшего. И если бы они показали мне себя такими, каковы есть они, может быть, я тоже принял бы их за сумасшедших? Между нами и другими есть непреодолимая стена. Характер надевают так же, как надевают одежду, чтобы принять гостей…
19декабря …Продолжал размышлять, но всё с тем же результатом, что и прежде. Может быть, я приписываю моей ситуации то, что отчасти является следствием моего характера. Голова моя разгорячена, мои мысли, мои планы сталкиваются, путаются, волнуются, я полагал, что гроза вокруг меня, тогда как она – только во мне. К счастью, у меня есть силы прятать от других весь этот хаос.
21декабря …Этот дневник служит не для того, чтобы вновь вселить в меня прошедшие чувства, но для того, чтобы напомнить, что я испытывал эти чувства, и лишь от меня зависит вновь их найти, изменяя место. Таким образом, этот дневник – своего рода история, и мне необходима моя история так же, как и история другого, чтобы постоянно не забывать себя, не оказываться в состоянии неведения самого себя.
Январь 1805года
1января Я надеюсь, что она будет довольна мной. Это может быть странно, но возможно, что чем больше я добр с ней, тем больше её усыплённое чувство становится холоднее, не боясь меня потерять, она перестаёт любить с прежней пылкостью. Я уверен, что сила её привязанности зависит от того, что я всегда выказываю желание оставить её. У неё не было никогда времени пресытиться, её всегда настигал страх меня потерять. В чём я уверен, так это в том, что не хочу больше понапрасну с ней спорить, я хочу жить свободнее, чем жил до сегодняшнего дня, но, в то же время, намного больше отдавать себя ей. Одно не противоречит другому. Прежде я ей посвящал всю мою жизнь, три четверти из которой я тратил на разговоры о том, что хотел бы порвать с ней. Если же теперь я ей чистосердечно отдам половину жизни, это будет счастьем и составит обоюдную выгоду. Написал мадам Линдсай. Нанёс визит мадам Дютертр. Никогда мужчина, решусь сказать, не был столь учтив с женщинами, которых он оставил. Они обе по отношению ко мне в одинаковом положении. Они меня любили больше, чем я их, и, что особенно важно, гораздо продолжительнее, они обе упрекают меня за ту перемену, которую страсть, против которой я боролся, внесла в их жизнь. Я их утешаю, говорю им о роковой судьбе, печалюсь наедине с одной, пишу другой: этот скромный отзвук любви довольно трогателен. У меня есть, не знаю, как сказать, какая-то душевная слабость, которая делает меня всегда восприимчивым к голосу того существа, которое я любил: это движение волн после бури. Однако я не досадую на то, что ушёл. За что я себя упрекаю, так это за то, что теряю время на переписку с одной и визиты к другой. После завтра я надеюсь вновь найти моих египтян и греков, которые доставляют удовольствие более яркое и более продолжительное. Вчера я был в бессмысленном, меланхолическом состоянии. Неуверенность, не важно в каком деле, пробуждает во мне нервозность, за которой следуют подавленность и тоска…
10января Вечер с мадам Кондорсе, мадам Линдсай. Я провёл час наедине с последней и почувствовал, что мной вновь овладевает любовь. Но из-за недостатка чувства это проходит в ту же минуту. Она не попросила бы ничего, кроме восстановления связи, но у этой связи уже не было бы очарования первой. Мы исчерпали друг друга, в глазах другого каждый из нас – изученная, немного забытая страна, каждая особенность которой вновь возникает в памяти, как только мы её увидим издали.
16января Написал Минетте. Я размышлял этим утром о беспредельном счастье одиночества. В грустной и голой деревне, с дующим ветром, скользящими по небу чёрными облаками, серыми газонами и замёрзшей водой, одиночество кажется благодатью. Поэтому-то деревня лучше зимой, чем летом. Летом природа слишком оживлена. Она включает тебя в своё сообщество. Я уверен, что для такого чувства нужны молодость и сила. И лишь внутренняя жизнь наделяет приятностью затишье окружающего мира.
17января Получил письмо от Минетты. Об этом я говорил и часто писал в дневнике: в каждой случайности, когда какое-нибудь обстоятельство направляет к Минетте мои тревоги, я чувствую, что то, что нас связывает, существует в самой глубине моего сердца, и что именно этим я живу и буду жить всегда…
19января …Меня не покидает чувство, что меня создала жизнь, это своего рода страх перед судьбой. Я никогда не продлеваю линию, которая оборвётся в один день, я никогда не напишу даты следующего дня, не испытывая волнения при мысли о том, что должно принести неизвестное завтра.
Февраль 1805 года
1февраля …Я не пойму, как на меня повлияла жизнь, я не могу найти обоснованной причины моего бессилия, но оно существует, растёт. Если оно будет усиливаться, я сомневаюсь, что смогу это вынести. Женщины, женщины! Как это верно, что необходимо им противостоять. Как пагубно их обаяние, как они эгоистичны, сами того не зная! И вместе с этим, у меня настолько глубокое чувство краткости жизни, что мне необходимо принять твёрдое решение, совсем не важно какое. Возможно, я бы умер, если бы не мог ничего сделать для столь желанной славы, имея всеми признаваемые способности. Похвалы становятся для меня невыносимы, потому что я чувствую, что не заслуживаю их, хотя и мог быть их достоин. Я виню себя в невыносимом положении, которое обременяет других, по крайней мере, есть здравый смысл не обвинять себя в этом…
2февраля Приехал в Этамн … Прогулка к старой башне Эстампа. Я поднялся так высоко, как только это позволили разрушенные стены, при виде так красноречиво говоривших о смерти пустынных развалин, которых ни один из ныне живущих не видел обитаемыми, я испытал сильное биение сердца. Кто знает, через какой краткий срок я буду более мёртвым, чем эти руины, которые, по меньшей мере, стоят на земле и иногда привлекают взгляды живущих…
5февраля …Получил два письма от Минетты, из Пармы. Я испытал настоящее удовольствие. Что не говори, а десятилетняя связь вросла во все воспоминания жизни, во все уголки сердца. На это жалуются, но так, как если бы жаловались на саму жизнь. Нет, я бы никогда не смог вынести такого несчастья, как потеря Минетт. Но я хочу, я должен что-то сделать для наших отношений. Нужно, чтобы они стали более устойчивыми, достойными уважения; нужно, чтобы у меня оставалось время для занятий и для достижения литературной славы…
20февраля Странное я создание! Все мои чувства истинны, однако все они друг друга искажают, и в разное время каждое из них может показаться ложным.
Март 1805года
1марта… Безусловно, существует какая-то подвижность воображения, какая-то восприимчивость к неясным и грустным переживаниям, всё это чуждо многим людям, которые видят в этом лишь притворство. Хорошо, что наделённый таким воображением, я с кажущимся спокойствием его старательно прячу…
13марта Всё утро занимался пустяками. Разбирал мои бумаги, что всегда повергает меня в глубокую тоску. Сколько связей я разорвал! Сколько чувств я оттолкнул! Какое странное стремление к независимости и уединению преобладало в моей жизни, и по причине какой ещё более непонятной слабости я прожил всё это время в наибольшей зависимости от других и в положении далеко не уединённом! Нужно идти вперёд, до конца этой жизни, которую я вёл так безумно. По крайней мере, у меня всегда хватало благоразумия сохранять серьёзность и безупречность в глазах других. Никто не сомневается в своего рода безумии, которое его переполняет и опустошает. Завтра я вновь начну работать…
30марта Вечер наедине с мадам Линдсай. Нежный разговор, но моя жизнь не в этом. Моя жизнь, по существу, только во мне самом. Я позволяю ею завладеть, доверяю её внешние проявления тому, кто хочет ими распоряжаться, и я обманываюсь. Это только забирает у меня время и силы; внутренний мир окружён стеной, которую другие не могут преодолеть. Иногда они могут проникнуть туда, но никогда не могут сделаться его хозяином. Моё стремление – всегда находиться наедине с самим собой, и как только у меня появляется желание, это мне удаётся. Поэтому можно сказать, что нет никого, кто так бы зависел в своём поведении от других, и никого, кто, вместе с тем, обладал таким независимым поведением, чем я. Моя жизнь беспокойная, скитальческая, беспомощная в своей зависимости от всего, что её окружает. Моё сердце неподвижно, как скала среди волн.
Апрель 1805года.
14апреля Мой характер очень изменился за последний год. Я не чувствую прежнего нетерпения, прежней слабости, которая добавляется к этому нетерпению. Как мне кажется, мучительная жалость, которая обрекала меня на невыносимые страдания и заставляла приносить себя в жертву другим, стала намного слабее. Это из-за идеи долга и, надо признаться, из-за страха потрясения я остаюсь таким, какой есть. Но я знаю, что если решусь на жёсткие меры, то с лёгкостью спасу воспоминания, которые меня преследуют. Может быть, это объясняется желанием делать больше для Минетты и уверенностью в том, что я буду прощён, стремясь теперь к счастью для себя, эта мысль внушает мне покой и терпение. Может быть, всего этого нет…
26апреля Когда искал деловые бумаги, которые мне были нужны, нашёл несколько писем от моей почти что жены. У неё конечно же больше ума и изящества мысли, чем за ней признавали. Я тот человек, которого она больше всего ненавидит, и тот, кто о ней судит с наибольшей благосклонностью. Всё в жизни зависит от ситуации. Личности можно сравнить с народами. Они собирают все свои силы, готовы сражаться друг с другом, не зная зачем, может быть, только для собственной уверенности. Случается, что их безопасность, против их желания, оказывается под угрозой, и единственным выходом для обеих сторон становится война, без какого бы то ни было серьёзного повода для взаимной ненависти. Эти письма пробудили во мне ещё одно чувство: радость молодости, всех планов, которые она строит на будущее, то будущее, которого она так никогда и не достигает, потому что, как только будущее приходит, оно становится прошлым. Если бы я был женат сегодня на той женщине, которой обладал, наши отношения были бы совсем другими. Без всякого сомнения, вместе мы были бы лучше, но не было бы больше этой идеи тесного единения, этой милой непринуждённости. Она видела бы во мне покровителя, может быть, даже хорошего, но достаточно строгого, такого, который вызывал бы в ней чувство страха. Я видел бы в ней существо слабое, достойное любви, но лекгомысленное, готовое злоупотребить своей свободой, существо, которым нужно руководить и которое нужно сдерживать. Ни в одном, ни в другом не было бы мысли быть кем-то другим, мечты столь сладостной. Мы были бы вдвоём, и счастьем для нас было бы приносить друг другу как можно меньше зла.
28апреля Я мечтал о любви всю ночь, любви чувственной, любви молодой, такой, какой я её знал в двадцать лет. Три раза в моей жизни такие же мечты предшествовали неистовой страсти. Один раз это чувство было к мадам де Маранольз, теперь – это бедная мадам Дютертр. Но сейчас я не вижу со всей ясностью, в кого я должен быть влюблён. Всё же любовь – это чувство, которое направляют, когда бывает необходимо его направить, на первый попавшийся объект. Всё обаяние этого чувства заключается в воображении того, кто его испытывает. Это украшение, которое навешивают на того, кого встречают…
30апреля … Уже давно я не проводил время так хорошо. Я отдаю должное работе и деревне. Завтра я еду в Париж. Ради всего святого, постараемся не впасть в безумие. Я буду в Париже только из-за мадам Тальма. Если она уедет в Обон, возвращусь сюда как можно скорее. Если она останется в Париже, буду жить в Париже так же, как и здесь, по возможности работая и не бросаясь в свет, который меня утомляет, наводит тоску и мешает моему будущему, заставляя проматывать настоящее без удовольствия и славы. То, что я вернул себе в тишине, это глубокое чувство к Минетте и Альбертине. В сущности, если я захочу, я могу сделать из этого нечто вроде счастья.
Май 1805года
1мая Минетта – часть меня, я не могу вырвать её из моей жизни. То, о чём я говорю и что больше всего испытываю, это то, что я буду напуган моим одиночеством, которое окружало бы меня, и отсутствием интереса к жизни. В моём характере есть что-то безнадёжно слабое, что одна Минетт может восполнить, и если моё сознание может это преодолеть, то эта часть моего характера этого не может…
4мая … Есть ли в нас что-то бессмертное? Конечно, если принять во внимание то, что заставляет её (мадам де Тальма) думать, говорить, смеяться, то, что в ней есть мыслящего, что заключает её в слово, если это всё, за что я её люблю, перенести в другое тело, всё это снова будет жить. Nothing is impaired, однако, её органы разрушаются, её глаза могут вот-вот закрыться, она тяжело дышит, не может поднять руку. Эта слабость, это разложение не приносит никакого вреда её сознанию, чем же ему может повредить смерть, которая ни что иное, как результат этой слабости? Инструмент испорченный, сломанный оставляет её внутренне такой, какой она была. Почему же инструменту, да к тому же неисправному, не оставить её такой? Есть ли в нас то, что нас воскрешает? Я очень беспристрастен в вопросе: если следовать моим привычным взглядам – я это отрицаю, но зрелище смерти представляет мне доказательства обратного, о чём раньше я не задумывался.
5мая Она умерла. Это совершилось навсегда. Я видел её умирающей. Я держал её долгое время в моих объятиях после того, как её уже не стало. Утром она ещё говорила с сознанием, вниманием и рассудительностью. Её голова работала, её память, проницательность, чувствительность – ничего не исчезло. Куда всё это ушло? Я хорошо рассмотрел смерть, без ужаса, без каких бы то ни было потрясений, я испытывал лишь жалость, которая сменялась надеждой на то, что ещё можно помочь. Я не увидел ничего достаточно сильного, чтобы разрушить этот ум, который не ослабили и продолжительные обмороки. Однако, что будет с этим сознанием, опорой которому служат наши ощущения и без которых он не может существовать. Необъяснимая загадка! Что разбивает оболочку, не затрагивая содержания? Наряду с другими законами смерть наиболее примечательна. Кажется, что это посторонняя сила, которая набрасывается на нашу бедную природу и не выпускает её до тех пор, пока не задушит.
1 Constant B. Journaux intimes // Œvres. P., 1957. P. 395.
2 Constant B.Cent lettres. Lausanne, 1974. P.68.
3 Constant B.Cécile// Œvres. P.,1957. P.137.
4 В действительности Констан женится на Шрлотте де Ардерберг, но отношения супругов сложатся не просто, восторженность сменится разочарованностью и скукой.
5 Constant B. Journaux intimes // Œvres. P., 1957. Р.435
6 Ibid., p.477
7 Constant B.Amélie et Germaine// Œvres. P.,1957. P.191.
8 Историко-философский труд «О римском политеизме, рассмотренном в связях с греческой философией и христианской религией» был опубликован в 1833 году, после смерти Б.Констана.
9 Б.Констан часто называет мадам де Сталь именем героини «Влюблённого беса» Казотта. Себя же он сравнивает с Альваром, который никак не решается разорвать связь с чертовкой Бьондеттой.
10 Таким именем Жермен де Сталь с детства называли родители.
11 Речь идёт о Лозанне – городе, где родился Б.Констан.
12 Имеется в виду мать Жермен де Сталь.
13 Огюст-Гиьом Шлегель (1767-1845).
14 Б.Констан говорит о своей первой жене Вильгельмине фон Грамм (1758-1823), их брак состоялся в мае 1789 и был расторгнут в ноябре 1795 года.
15 Коммуна департамента Жура в восемнадцати километрах от Доля.
Впервые опубликовано: Симонова Л.А. Из «Дневников» Б. Констана // Толмач. Сборник переводов научных и литературных текстов. Вып. 1. М., 2009. С. 174-178.