СИМОНОВА Л.А.           

«СЕМЬЯ РЕЗО» Э. БАЗЕНА: ДИАЛОГ С ПРОШЛЫМ

        Выход в свет в 1948 году «Змеи в кулаке» – первой части трилогии «Семья Резо» – обратил на себя внимание оппозиционным положением главного героя (в нём увидели самого писателя) по отношению к обществу, семье, общепринятым нормам морали и христианской религии. Разрыв с родителями – ярыми католиками – и  свойственная  человеку ХХ века бесконечная вера в научно-технический прогресс, всесилие человеческого разума и неисчерпаемые возможности познания – вот две причины, которые спровоцировали критическое отношение писателя к учению христианской церкви. Однако воспитанный в религиозной семье, получивший образование в католических учебных заведениях, Базен долго будет жить с мучительным состоянием раздвоенности.  Уступая натиску новых убеждений, ранее прочувствованное будет подспудно существовать в сознании и находить воплощение в творчестве (особенно в его первый период, к которому относятся две первые части трилогии – «Змея в кулаке» (1948) и «Смерть лошадки» (1950)).  «Я отошёл от религии, но тосковал по ней, мой ум и мои чувства смущало множество её последствий, её специфический словарь, тот «лес символов», где всё ещё блуждают бывшие подданные христианской вселенной»(1), – так писатель определил свою зависимость от религиозного учения. Эти «символы» найдут выражение в его первых произведениях, а само христианское знание станет отправной точкой диалога на пути поиска истины.

        Роль генератора в создании идеального образа мира играет символ «наделённый всей органичностью мифа и неисчерпаемой многозначностью образа»(2).  Такое видение делает мир многогранным в сложной взаимозависимости его элементов, приоткрывая некую значимую тайну. Сродни этой тайне – непостижимая, но явленная через знаки, воздействующие на эмоционально-чувственный мир человека, область чудесного. Эта область чудесного по-новому освещает и преображает всё происходящее, не давая ему застыть в однолинейности материального существования. Базен же с первых же строк романа «Змея в кулаке» отрицает область чудесного. Спящая змея задушена мальчиком. Это всего лишь конкретный случай, превращённый окружающими героя людьми в многозначительный факт, доказывающий власть судьбы-провидения. Сам же герой-рассказчик смеётся над таким истолкованием события, представляющего собой логический результат причинно-следственного сцепления обстоятельств: неподвижность спящей змеи, её заманчивость для детского воображения, бессознательное движение к змее, быстрота захвата и сила сжатого кулака, медленная реакция рептилии,  – и змея оказывается задушенной. Наделяя гадюку характеристиками неодушевлённых предметов (браслета, часовой пружины, игрушки, орхидеи, вилочкой для улиток, спирали, епископского посоха, вопросительного знака, застывшей бронзы, тряпки – какое множество сравнений, делающих образ выпуклым, зрительно и осязаемо доступным в своей кричащей конкретности!), автор отрицает саму возможность сверхъестественного. И даже смерть лишается ореола таинственности: змея не умерла, а вернулась к неподвижному состоянию бронзы. При этом описание действий и реплик членов семьи, направленных против уже отсутствующей опасности, превращает сцену в трагифарс.

        С первых же страниц «Змеи в кулаке» Базен откровенно смеётся над религиозным учением. Это проявляется в развенчании тайны библейских образов. Жало змеи, соблазнившей Адама и Еву и явившейся виновницей проклятия Богом первых людей и изгнания их из рая, «посто-напросто похоже на вилочку для улиток»(3). А жезл Моисея, который мог превращаться в змею в знак того, что Бог наделил  Моисея силой и возможностью выражать Его волю, превращается в «дряблый жезл Моисея»(4). Такое столкновение в одном образе религиозно-мифологической и реально-бытовой семантики снижает значение сакрального знания и возвышает поток жизни в его изменчивости и красоте чувственных восприятий. Однако затем змея становится знаком угрозы, ненависти, зла, возникает мотив искушения (герой проходит искушение жить по законам ненависти), и этот образ начинает сближаться с определённой библейской символикой.

        Религия в сознании главного героя оказывается связана с фигурами родителей, для которых учение церкви стало средством укрепления сословного авторитета, лишилось своего содержания, превратившись в следование ритуалу. В этом трагедия всего века, когда, если следовать терминологии Юнга, религия заменяется вероисповеданием – «исповеданием определённых коллективных убеждений, тогда как слово «религия» выражает субъективное отношение к неким метафизическим, т.е. внемирским факторам. Вероисповедание направлено по существу на внешний мир, является внутримирским делом; смысл и цель религии – отношение между индивидуумом и Богом»(5). Даже обрядно-мифологическая основа религии, связанная с одухотворением сил природы, под влиянием практично-рационального взгляда на мир уходит в прошлое, о чём свидетельствует забытая «скрючившаяся в нише»(6) скульптура святого, которому раньше во время крёстного хода в канун дня Вознесения служили молебны о ниспослании хорошего урожая. Из воплощения былой гармонии божественного промысла и природного мира скульптуры святых превратились в немых свидетелей упадка веры. Для Базена невозможно возрождение христианской веры, как невозможен возврат к прошлому.

        В трилогии «Семья Резо» нет того религиозно-мистического подтекста, на котором строятся романы католических писателей. Скорее, религиозные мотивы у Базена – отправная точка для воссоздания жизненно-бытовой ситуации и, одновременно, норма её нравственной оценки. Слово, связанное в христианском сознании с божественным откровением, становится в устах матери героя лишённым смысла риторическим приёмом, преследующим цель скрыть или оправдать неприглядность истинных намерений. Исповедь, понимаемая в христианстве как «акт сопричастности с Божеством через молитву, покаянный рассказ-созерцание собственной души, сводящий ум в сердце, то есть освобождающий его от лжи, увёрток, хитроумия»(7), и расцениваемая самим писателем как право человека оберегать свой внутренний мир от грубого вмешательства посторонних, становится в семье средством насилия над душами детей (их принуждают к публичной исповеди). Столкновение противоположных религиозно-этических понятий становится приёмом гиперболичного заострения психологического конфликта. Так Базен сталкивает покаяние и предательство, когда рассказывает о том, как Марсель – младший из братьев Резо, «с самым невинным видом», «под маской покаяния, мог каждый вечер при желании всадить…в спину нож»(8) своим братьям, донося матери об их провинностях.

        Отказ от религиозных догматов не отрицает для Базена возможности поиска Бога, которого он находит во взаимной любви близких людей. Ещё Августин говорил о том, что Бог проявляет себя через человека, через его добрую волю, а Иоанн Богослов говорит об этом следующее: «Если мы любим друг друга, то Бог в нас пребывает, и любовь его совершенна есть в нас». Христианская вера связана в сознании героя-рассказчика с образом заботливой и нежной бабушки. При это любовь должна быть деятельной, проявляться в делах ( «вера, если не имеет дел, мертва сама по себе» (ап.Иаков)). Базен отвергает смирение и кротость как качества, граничащие с трусостью и слабостью, питающие неспособность к действию, однако видит в них и основы нравственного совершенства (это отчётливо видно в двойственном отношении Жана Резо – главного героя трилогии к исполняющему обязанности наставника молодому семинаристу, смирение которого вызывает в Жане насмешку и – уважение). Идеальный слуга Господа – добряк и весельчак аббат Тамплеро, с лёгкостью исполняющий обязанности приходского священника. Незатейливая чистосердечность веры, сочетающаяся с неомрачённым жизнелюбием и открытостью, представляет в глазах Базена идеал праведной жизни. Дом Тамплеро становится для героя обетованной землёй, недостижимым идеалом гармоничного существования. Идиллической замкнутостью дом аббата вырывается из всего повествовательного ряда, становясь моделью первозданного в своей природной красоте мира, где тихая размеренность жизни проникнута радостью вчувствования в благодать естественного порядка вещей. По отношению к разочарованному и озлобившемуся герою дом священника несёт семантику недостижимости счастья, неисполнимости вечной мечты, которая всегда живёт в человеке как ностальгия  о  золотом веке или тоска по библейскому утраченному раю.

        Герой Базена стремится к сохранению своей личности, которое оказывается возможным только через отрицание морального подавления со стороны семьи. Здесь нравственный конфликт, проявляющийся в личных взаимоотношениях, усиливается ощущением стремительности социально-исторических перемен. В поведении героя прослеживается «антропологический кризис», который, по мысли С.С.Аверинцева, «затрагивает прежде всего связь отцов и детей, преемственность поколений, психологическую возможность для родителей – практиковать свой авторитет, а для наследников – принимать предполагаемые этим авторитетом ценности»(9). От ценностей, предлагаемых семьёй, и отрекается Жан Резо. Навязываемые извне нормы поведения и моральные понятия принимаются им как угроза личной независимости. Сознание собственной самодостаточности, обрекает героя на одиночество и приводит к горьким размышлению о человеческой судьбе как данности свыше. Воспринимая человеческую жизнь как следствие всевластного случая и осознанной индивидуальной воли, Базену, воспринявшему христианские традиции, не удаётся исключить веру в Бога как в высший закон. Базен остро чувствует столкновение доброго и злого начал, понимая последнее как противоестественность, враждебную природе человеческого характера и разрушающую личность. Этот вечный вопрос теологов о присутствии зла в мире, созданном Доброй Божественной волей, решается писателем с резкой бескомпромиссностью. Столкнувшись в детские годы с несправедливостью, испытав ненависть матери, герой-рассказчик, пытаясь осмыслить опыт своего становления, видит в Боге всевластную силу, способную по своему произволу вершить судьбу людей. Это Бог не справедливый, ни милующий и даже не карающий. Это Бог безразличный. Его власть можно осудить, с ним можно вступить в спор с позиции гордо страдающей личности, требующей справедливости ( здесь можно вспомнить героев Бернаноса). Вражда с матерью определяет судьбу Жана Резо, выстраивает его отношения с другими людьми. Своей жизнью он доказывает истину, выраженную в риторическом вопросе Августина: «Можно ли, преследуя другого, погубить его страшнее, чем губит вражда собственное сердце?»(10). Но человек Базена оказывается активным в борьбе против объективно заданных обстоятельств жизни, он способен победить то, что разрушает его личность, изживая из себя ненависть и боль. Пока же человек не преодолел это в себе, он обречён на страдание. Безверие – вот что оказывается величайшей мукой, величайшим наказанием. И речь идёт не только о религиозной вере, а о вере как о великом даре доверия к людям, даре приятия любви и способности к ответному чувству. Именно горечь невосполнимой утраты чувства любви, осознание своей силы в гордом самоутверждении одиночки и, вместе с этим, ощущение невозможности изменить свою судьбу толкают героя на диалог с Богом. Каковы возможности человека, если рай им уже утрачен – вот какой вопрос волнует Жана Резо. Монолог героя строится как спор с основным морально-этическим принципом христианской веры. «Возлюби ближнего своего как самого себя», - говорит учение Христа. «Любить – это значит отречься от себя»(11), - говорит Жан Резо, видя в окружающих лишь угрозу. Смирению герой противопоставляет гордость, единению с людьми – одиночество. Бог представляется враждебной силой, ограничивающей свободную волю личности.

        Как объяснить тот факт, что писатель, отрицая веру в Бога, не перестаёт обращаться к Всевышнему? Дело не только в религиозном  воспитании Базена и невозможности до конца отринуть культурно-идеологический опыт прошлого. Уже в самом исповедальном характере  трилогии, являющемся важным жанровым своеобразием произведения, заложена потребность в том, с кем человек может быть предельно откровенен, до конца понят и прощён. Отрицая суд над собой семьи и не приемля нормы общественной морали, герой нуждается в присутствии высшего судьи и, одновременно того, одно упоминание о котором заставляет почувствовать присутствие высшей истины, контрастно оттеняющей зло и несправедливость происходящего в будничном мире. Говоря о духовной нищете окружающих людей, герой нуждается в оправдании человеческого существования, в вере в положительный опыт бытия, в наличии ценностных критерий оценки жизни. Без ценностных ориентиров невозможна никакая позиция человека по отношению к внешнему миру, «в абсолютной ценностной пустоте невозможно никакое высказывание, невозможно само сознание»(12). К тому же одиночество бунта делает необходимым для героя поиск собеседника, того, к кому будет обращено его слово. Только в состоянии диалога возможно становление и утверждение личности и её самосознания. Один из адресатов обращения героя и потенциальный участник диалога – читатель. Но непосредственного отклика от читателя герой не получает и даже затрудняется предсказать его реакцию на эпатирующую обнажённость душевных язв и разоблачающий характер повествования. Именно в Боге герой находит участника диалога, необходимого для духовного поиска человека, замкнутого в одиночестве страдания, безнадёжной отверженности. Через обращение к Богу идёт спор с «другим», предполагающий разность позиций и служащий условием определения самого себя. 

        Жан Резо чувствует свою отверженность от высшей справедливости. И причина этого – мадам Резо. Мать понимается героем как основа всех нравственных ориентиров, начало жизненного пути человека. Познав человеческую жестокость и возненавидев воспитавшую его женщину, Жан Резо лишается благодати веры, обращая свой бунт и против церкви как против всего, что защищает его мать. Вера в мать становится для Базена залогом земного счастья, высшей благодати. Но герой лишён всего этого. И поэтому рождается такая фраза, построенная по аналогии с библейским текстом: «Тот, кто не верит в мать свою, не войдёт в царство земное»(13). Так, Базен с помощью использования евангельского текста сближает христианскую аллегорию и конкретность семейно-бытовой тематики, главной проблемой которой выступает воспитание ребёнка. Образ мадам Резо противоречит библейской семантике, где мать представляет собой «синоним всяческой милости и жалости»(14). Параллели с идеальными представлениями о миссии материнства усиливают гротесковость образа мадам Резо как носителя зла. Базен в своём излюбленном приёме столкновения противоположных начал говорит о Богородице, «предстательнице и заступнице», «во всех скорбях утешительнице»(15) и мадам Резо как воплощении абсолютного порока, злобы. Отсюда двоякое отношение к женщине. С одной стороны, герой признаёт за женским началом некую священную тайну, высокое в своей чистоте и заслуживающее преклонения человеческое естество, с другой – с уничижением говорит о женской природе, пугающей и враждебной своей инаковостью, искушающей и унижающей власть мужского превосходства.

        Базен обожествляет законы природы. Сама жизнь становится для него высшей ценностью. Особое значение приобретает в трилогии рождение у Жана Резо сына, в котором угадывается образ Иисуса Христа. Ребёнок принимает на себя грехи предшествующих поколений ( его «жилы…отягощает кровь»(16) мадам Резо) и своей невинностью, чистотой искупает их, фактом собственного рождения – свидетельства любви он лишает власти прошлое. Искупая зло, появившийся на свет ребёнок спасает весь род Резо. Так Иисус Христос родился, чтобы искупить грехи рода человеческого. «Сын пришёл нас спасти»(17), - говорит герой-рассказчик о маленьком Жано, который искупает ненависть и злобу, укрепляет силу любви. Рождение сына в трилогии имеет пограничное значение, так же как в христианской религии рождение  Иисуса Христа. Время в трилогии делится на «до» и «после»: до и после рождения сына. «Кто не верит в мать свою, не войдёт в царство земное», - таков был трагический итог нравственных скитаний героя, обречённого на вечные страдания от невозможности познать счастье сближения с людьми и радость любви. Но появление на свет сына положило предел его страданиям, открыло для него путь духовного возрождения. «Только любовь по той простой причине , что лишь она берёт и соединяет существа их сутью, способна завершить существа как таковые, объединив их»(18). Образ Жана Резо получает завершение, он приближается к благодати, под которой понимается земная любовь в семейном союзе.

        Тема женственности – одна из ключевых тем трилогии – прочно сопряжена с библейской образной символикой. Не раз Базен обращается к сюжету сотворения женщины из ребра Адама. Этим он подтверждает своё представление о неразрывной связи женского и мужского начал. Этот миф даёт возможность писателю помыслить женщину как идеальный образ, создаваемый мужским воображением. Каждый мужчина творит женский идеал из самого себя, в душе каждого мужчины живёт женщина как самая прекрасная часть его самого.  Этот идеал получает воплощение сначала в первой возлюбленной Жана – Мику, которая покоряет своей детской наивностью и доверчивостью, а затем – в образе первой жены героя – Моники. Любовь к этой женщине помогает Жану преодолеть одиночество, отказаться от эгоизма, открыть в себе способность к большому чувству и стремление к счастью. Любовь к женщине имеет и другую грань: она понимается героем-рассказчиком как искупление за неправедную жизнь в злобе и ненависти. Так, религиозный мотив искупления греха смыкается у Базена с мотивом служения вечной женственности, которая « знаменует преодоление мужского эгоизма в женской стихии любви, приход мужчины к вечным идеям красоты, добра и истины, которые всегда являются человеку в женской форме, поскольку именно с женщиной связано примиряющее, успокаивающее, просветляющее начало, противостоящее рвущейся вперёд жизни мужчины»(19). И действительно, в своём единении с женской природой Жан перестаёт быть бунтующим героем, страдающим от неисполненных  амбициозных планов собственного самоутверждения. 

        Загадка женской природы всегда влечёт героя трилогии, неотступно тяготеет над его сознанием. Именно на разгадку женской сущности как прекрасного идеала и спроецировано духовное становление Жана Резо. Через постижение женской сущности он обретает возможность душевного исцеления, преодоления мучительного внутреннего разлада, приближения к осознанию целостности собственного «я». И именно в библейско-мифологической традиции Базен находит возможность отразить идеальную сущность, которая спрятана за конкретностью житейских будней. Не раз на страницах трилогии появляется имя Евы как указание на женщину вообще, которая изначально со-противостоит мужскому началу. И в устах рассказчика за этим избитым клише литературной аллегории проглядывает попытка объединить противоречивые представления о характере женского естества, тоска по женственности, естественной в своей первозданности, свободной от наносного слоя искусственности, социальности, материально-бытовых проблем.

        К постижению женской сути автор ведёт своего героя через признание и преодоления контраста, подсказанного религиозной этикой. Все женщины для Жана Резо, независимо от их внешности и характера, будут поделены на грешных в своём разврате и возвышенных в своей чистоте. Высокочтимая Непорочная Дева и Магдалина – вот две противоположности, живущие в сознании героя. Чистота и любовь – вот что определяет женский идеал в трилогии, воплощённый в образе Мику – первой возлюбленной Жана, а затем – Моники – его первой жены. Эти два женских образа как бы сливаются в один, автор не раз подчёркивает их сходство. Этот женский идеал значим своей неизменностью, замкнутой определённостью. Идеальный характер образов Мику и Моники закрепляет за ними неподвижность, они лишены развития. С момента расставания Жана Резо с Мику мы узнаём постфактум об этой девушке лишь то, что она вышла замуж и ждёт ребёнка. В третьей части трилогии нет Моники: её образ не снижается до тривиальности быта стареющей четы, окружённой подрастающими детьми и достигшей материального благополучия. Память героя оберегает образ молодой Моники в его идеальной неприкосновенности. Магдалин же  герой не осуждает, помятуя о том, что Магдалина по приданию – раскаявшаяся грешница. И уничижительная насмешка Жана по отношению к слишком доступной Поль Лакодинек – соседке по гостинице – сменяется благодарностью, а в воспоминаниях превращается в благоговейное преклонение перед её жертвенностью. Поль бескорыстно отдаёт Жану вырученную от продажи дорогого ей памятью кольца большую сумму денег, давших возможность герою стать рыночным торговцем и содержать созданную им семью. И здесь автор открыто проводит параллель с библейским сюжетом: Жан, принимающий деньги у Поль, и Иисус Христос, принимающий от Магдалины миро. Потребность в религиозно-библейской семантике возникают у автора трилогии в моменты кульминационного напряжения чувства и дают возможность уйти от пугающей Базена сентиментально-слёзной патетичности в её искажающей простую правду жизни неестественности.  Происходящее предстаёт в его значимой символичности, указывая на этапный характер на пути духовного становления героя.      

        Так христианская традиция является отправной точкой на пути идейно-нравственных исканий писателя и пронизывает всю художественную ткань трилогии «Семья Резо». Это доказывает религиозно-библейская семантика, которая  присутствует на всех уровнях текста: стилистическом, образном, структурно-композиционном, сюжетном, идейно-тематическом. Мы видим, как форма сопротивляется изначальной художественно-эстетической установке, образы, не теряя своего символического звучания,  обрастают новыми смыслами, помогают  «преодолеть…внешнюю сторону вещей»(20). Библейская образность из элемента словесной игры становится способом идеального истолкования реальности.

1 Базен Э. Во что я верю. Эссе. – М. С.27.

2 Аверинцев С.С. София – Логос. – Киев, 2001. С.156.

3 Базен Э. Семья Резо. – М., 1982. С.22.

4 Там же, с.22.

5 Аналитическая психология: Прошлое и настоящее. / К.Г.Юнг, Э.Сэмюэль, В.Одайник, Дж.Хаббэк. –М.,1995. С.122.

6 Базен Э. Семья Резо. – М., 1982. С.25.

7 Неретина С.С. Верующий разум. К истории средневековой философии. – Архангельск, 1995. С.125.

8 Базен Э.Семья Резо. – М., 1982.С.51.

9 Аверинцев С.С. София – Логос:Словарь. – Киев, 2001. С.284.

10 Августин. Исповедь. – М., 1991. С.72.

11 Базен Э. Семья Резо. – М., 1982. С.162.

12 Бахтин М. Автор и герой. – М.,1998.С.165.

13 Базен Э. Семья Резо. – М.. 1982. С.162.

14 Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. –М., 1987. С.66.

15 Базен Э. Семья Резо. – М., 1982. С.61.

16 Базен Э. Семья Резо. – М,  1982. С.319.

17 Там же, с.320.

18 Тейяр де Шарден П. Феномен человека. – М., 1965. С.260.

19 Карус К.Г. «Письма к Гёте» См. Литературная энциклопедия терминов и понятий. – М.,2001. С.475.

20 Рымарь    Введение в теорию романа. – Воронеж, 1989. С.126.

Впервые опубликовано: Симонова Л.А. «Семья Резо» Э.Базена: диалог с прошлым (идейно-нравственные искания) // Русское литературоведение в новом тысячелетии. Сб. научн. статей. М.: МГОПУ им. М.А.Шолохова, 2003. Вып.14. С.262-268.